Я занимаю толпу. Вот она ревет внизу шумом прибоя: шршш, шршшш, шршшшш! Крики женщин как крики голодных чаек: Что? Где? Почему? Все как одна похожи на сверху на старух-мойр: прошлое, настоящее, будущее, прошлое, настоящее, шшш, шршшш...
Рты разинуты в крике, глаза - темные провалы на запрокинутых лицах. Толпа.
Доска под босыми ногами слегка пружинит, дерево нагрето солнцем и такое гладкое, что кажется облитым маслом. Солнце не обошло вниманием и меня, воздух дрожит, искажает лица, искажает звуки, жара опускается на плечи раскаленной броней, отсекая сразу половину восприятия.
За моей спиной речитатив, мерный, бездушный, огибает меня и устремляется вниз, к толпе. Люди замирают, слушают, становится так тихо, что я невольно испытываю беспокойство. Я не привык к тишине. Переступаю с ноги на ногу, и доска выгибается подо мною с готовностью опытной шлюхи: чуть заметно, с хриплым тихим вздохом пуская дрожь по всему телу. Заводит. Толпу, не меня.
Снова переступаю, еще секунда и пущусь в пляс. Если бы не руки, связанные за спиной. С такими руками сохранить равновесие на любовнице-доске гораздо труднее и мы с ней вступаем в медленную ленивую сарабанду. Шаг, еще шаг, разрешите пригласить вас на танец, сударыня. Сударыня откликается, дрожит всем телом, нагретым как и мое до медного, нутряного жара.
Мне недолго дают отвлекаться, тычут сзади кончиком копья: иди мол. Шаг, еще шаг, дрожь подо мной становится уже совсем неприличной, равновесие удерживать все труднее. Это я так расписываю - годами, а счет идет на секунды буквально, только успевай ловить и переваривать ощущения. Больше переваривать нечего: желудок липнет к спине шелудивой собакой, скулит тихо, даже близость смерти пугает его не так, как невозможность пожрать.
Доска подо мной с легким всхлипом подается вниз и тут же бьет упруго по ступням, когда тело неуклюже заваливается набок: ничего красивого в этом нет. Трудно выделывать танцевальные па, когда ноют связанные жесткой пенькой запястья. Раскаленное марево воздуха выбивает из легких последнее дыхание и толпа подается вперед жадно, застывает, ловя каждый миг моего полета. В эти минуты их ничего не волнует: государственные перевороты, катаклизмы, пустые карманы, кому какая разница, если можно пусть и на секунду понаблюдать как прямо сейчас, на твоих глазах проиграл, смертельно, кто-то другой.
Моя миссия - отвлекать толпу. Это я - тысячи погибших в разбившихся самолетах, это я на кадрах, где видна только беспомощно скрюченная рука, захлестываемая мутными потоками цунами, это мое лицо, безжалостно смятое, лишенное красок, оплывшее под резцом болезни вы видите, когда с утра включаете новости и делаете первый глоток кофе.
Привет, как насчет небольшого представления напоследок?