Арсений достал из внутреннего кармана пиджака бумажку и подслеповато щурясь вгляделся в торопливый округлый почерк.
- Ну шо? - спросил таксист и сплюнул шелуху прямо рядом с ярко-желтыми носками его слипонов, - куда ехать то, начальник?
Арсений вздохнул, поглядел на раздражающе синее, без единого облачка небо над головой, млеющее от жары, оглядел перрон, на котором ни следа не было видно от встречающих, да и то сильно сомневался он что кто-то вообще среагировал на телеграмму, отбитую матерью, кинул взгляд на расслабленного таксиста, который сидел на переднем сиденье красного побитого жизнью жигуленка с распахнутыми дверьми, высунув загорелые мосластые ноги наружу и лузгал семечки с ленивой уверенностью монополиста, и решился наконец.
- На Чертову Аллею давай, 13-й дом.
Таксист на секунду затормозил налаженное до автоматизма движение руки, покрытой жестким черным волосом, к кульку с семечками и подвигал бровями. Реально подвигал, Арсений даже засмотрелся, левая бровь сначала пошла вверх, но на полпути дернулась, потянула за собой правую, потом обе сошлись к переносице, обнаруживая внезапно между собой морщинку задумчивости, потом разлетелись снова, округляясь и таксист захохотал, прихлопывая себя по колену.
- На Чертанова штоли тебе, паря? Чертанова. Улица. Нет у нас аллей никаких. Размах не тот у нас, чтоб значит аллеи высаживать. Давай бумажку свою сюда, сам гляну. И садись, садись. чего воду в ступе то зря толочь, авось до ночи то и доедем. Давай, кидай свое барахло на сиденье, багажник у меня картошкой забит, не влезет.
Арсений вздохнул. Бесполезный, разряженный смартфон камнем оттягивал карман, и вот там то адрес был записан правильный. Как нужно. Строго печатными буквами. Но не самая новая модель не выдержала тягот дальних переездов пригородными поездами и тихо мирно разрядилась, так что мать, засунувшая бумажку в пиджак перед самым выходом была, как и досадно ж было это признавать, права.
Таксист уже забаррикадировался от него дверью, так что и тяжело набитый чемодан пришлось тащить самому.
- На переднее не садись, - лениво процедил таксист, - не работает оно у меня.
Арсений выругался, про себя конечно, и умостился на заднем, скрючившись между чемоданом и дверью, где ручка от стеклоподъемника была заботливо откручена, чтобы значит никто кроме хозяина не мог заведовать режимом кондиционирования.
Пока жигуленок натужно кряхтя взбирался на небольшой пригорок за вокзалом и неспешно вез его по малолюдным из-за жары улицам, Арсений перебирал в уме события которые привели его к жизни такой и все больше и больше грустнел. Вообще они с Инкой должны были махнуть в Турцию на лето.
***
- А пришел наконец, - отец, мрачно поднялся из-за стола и неспешно принялся расстегивать ремень, - воли взял, мелкий. Ты какого черта в интернет это слил? Тебя просил кто?
- Ну, - промямлил Арсений, сразу догадавшись откуда ноги растут и поспешно отступая к двери, около которой стояла заплаканная мать, - народ же лайкал.
- Ваши пьяные морды в деканате лайкал? А то ж, кто дурня еще похвалит кроме такого же дурня. Или ты думал тебе как сыну профессора все позволено, а, балбес? - он выбрался таки, но вместо ремня схватился за сердце, задышал тяжело, посерел. И мать тут же метнулась к нему, перестав будто наседка раскидывать руки, защищая сына. - Когда ключи стянул? Ну! Давай, признавайся.
- Вечером, - неохотно промямлил Аркадий, - бать ну чего ты. Мы ж убрали там все. Проветрили.
- Тебя бы... кто проветрил. Ира, да уйди ты со своей валерьянкой. Сто лет она мне не нужна была и дальше бы не понадобилась, если бы твой сын клиническим идиотом не был. Меня... на ковер... из-за этого мелкого балбеса... три часа песочили.
Ни за сердце ни за ремень отец больше не хватался, но взгляд его стал нехорошим, тяжелым.
- Чемодан собирай.
- И чо, - взвизгнул Арсений, - выгонишь меня теперь, да? Ну и ладно, я и без вас один проживу. К Инке пойду вон. Нас, блоггеров, вечно задушить хотят.
- Инна твоя в Питере, - подала голос мать, - звонила, просила передать, чтобы ты ее номер вычеркнул. А в сетях она уж сама тебя забанит.
- Ну и дура, - Арсений побледнел, но не сдался, хотя потеря Инки далась тяжело. И не в любви даже дело, но перекантоваться со всеми удобствами и быстрым инетом дорогого стоит.
- Ничего, - отец тяжело грохнул ладонью по столу, - тебе я тоже Питер обеспечу. Местного разлива. Ир, телеграмму отправила? Впрочем черт с ним, я брату звякну еще.
Мать кивнула и отступила от Арсения, будто разом проведя незримую черту.
И все завертелось. Чемодан был уже собран, ему разве что технику разрешили запихать по верхам. Отец лично отвез его на вокзал и усадил в поезд. И так Арсений выскочил бы конечно свободолюбиво на следующей станции, если бы у него были собственные финансы. Но все финансы уехали в Питер вместе с Инкой. И осталось только обещание отца уши оторвать, если Арсений в ближайшее время из деревни их покажет. А если не покажет, то так и быть, отец подумает о продолжении финансовых вливаний.
- Снимешь там, - мрачно поглядел в его сторону отец, - социальное что-нибудь о бабках, о деревенском быте. Я Сергею Петровичу обещал что мы грант под это дело забьем. Они там в Европе любят кого-нибудь отстающего развивать. Хоть один раз поработаешь, - он покосился на сына и хмыкнул, - блохер.
Арсений смолчал и отвернулся к окну. Снимать про бабок все равно придется, отец не шутит. Но два месяца просто про бабок, его в сети засмеют. Эх, вот если б туда метеорит упал как на Челябинск. Или скажем пришельцы. Или заговор какой против президента. Вот это было б интересно. Это был бы хайп. Хотя...
***
И вот теперь Арсений стоял перед нужной дверью. Слипоны из яично желтых уже стали пыльно желтыми, а чемодан умудрился потерять колесико пока его тащили из такси. Но самое главное таксист так и не вернул бумажку. И теперь Арсений мучительно пытался сообразить кто именно открыл ему дверь.
По всему выходило что не дядя. А как там звали двоюродных братьев... Мать говорила то ли Дима и Семен, то ли Паша и Александр а может, мрачно думал Арсений, отнимая палец от дверного звонка, и вообще Акакий и Варфоломей. Хотя про Акакиев мать не говорила.
- Ну шо? - спросил таксист и сплюнул шелуху прямо рядом с ярко-желтыми носками его слипонов, - куда ехать то, начальник?
Арсений вздохнул, поглядел на раздражающе синее, без единого облачка небо над головой, млеющее от жары, оглядел перрон, на котором ни следа не было видно от встречающих, да и то сильно сомневался он что кто-то вообще среагировал на телеграмму, отбитую матерью, кинул взгляд на расслабленного таксиста, который сидел на переднем сиденье красного побитого жизнью жигуленка с распахнутыми дверьми, высунув загорелые мосластые ноги наружу и лузгал семечки с ленивой уверенностью монополиста, и решился наконец.
- На Чертову Аллею давай, 13-й дом.
Таксист на секунду затормозил налаженное до автоматизма движение руки, покрытой жестким черным волосом, к кульку с семечками и подвигал бровями. Реально подвигал, Арсений даже засмотрелся, левая бровь сначала пошла вверх, но на полпути дернулась, потянула за собой правую, потом обе сошлись к переносице, обнаруживая внезапно между собой морщинку задумчивости, потом разлетелись снова, округляясь и таксист захохотал, прихлопывая себя по колену.
- На Чертанова штоли тебе, паря? Чертанова. Улица. Нет у нас аллей никаких. Размах не тот у нас, чтоб значит аллеи высаживать. Давай бумажку свою сюда, сам гляну. И садись, садись. чего воду в ступе то зря толочь, авось до ночи то и доедем. Давай, кидай свое барахло на сиденье, багажник у меня картошкой забит, не влезет.
Арсений вздохнул. Бесполезный, разряженный смартфон камнем оттягивал карман, и вот там то адрес был записан правильный. Как нужно. Строго печатными буквами. Но не самая новая модель не выдержала тягот дальних переездов пригородными поездами и тихо мирно разрядилась, так что мать, засунувшая бумажку в пиджак перед самым выходом была, как и досадно ж было это признавать, права.
Таксист уже забаррикадировался от него дверью, так что и тяжело набитый чемодан пришлось тащить самому.
- На переднее не садись, - лениво процедил таксист, - не работает оно у меня.
Арсений выругался, про себя конечно, и умостился на заднем, скрючившись между чемоданом и дверью, где ручка от стеклоподъемника была заботливо откручена, чтобы значит никто кроме хозяина не мог заведовать режимом кондиционирования.
Пока жигуленок натужно кряхтя взбирался на небольшой пригорок за вокзалом и неспешно вез его по малолюдным из-за жары улицам, Арсений перебирал в уме события которые привели его к жизни такой и все больше и больше грустнел. Вообще они с Инкой должны были махнуть в Турцию на лето.
***
- А пришел наконец, - отец, мрачно поднялся из-за стола и неспешно принялся расстегивать ремень, - воли взял, мелкий. Ты какого черта в интернет это слил? Тебя просил кто?
- Ну, - промямлил Арсений, сразу догадавшись откуда ноги растут и поспешно отступая к двери, около которой стояла заплаканная мать, - народ же лайкал.
- Ваши пьяные морды в деканате лайкал? А то ж, кто дурня еще похвалит кроме такого же дурня. Или ты думал тебе как сыну профессора все позволено, а, балбес? - он выбрался таки, но вместо ремня схватился за сердце, задышал тяжело, посерел. И мать тут же метнулась к нему, перестав будто наседка раскидывать руки, защищая сына. - Когда ключи стянул? Ну! Давай, признавайся.
- Вечером, - неохотно промямлил Аркадий, - бать ну чего ты. Мы ж убрали там все. Проветрили.
- Тебя бы... кто проветрил. Ира, да уйди ты со своей валерьянкой. Сто лет она мне не нужна была и дальше бы не понадобилась, если бы твой сын клиническим идиотом не был. Меня... на ковер... из-за этого мелкого балбеса... три часа песочили.
Ни за сердце ни за ремень отец больше не хватался, но взгляд его стал нехорошим, тяжелым.
- Чемодан собирай.
- И чо, - взвизгнул Арсений, - выгонишь меня теперь, да? Ну и ладно, я и без вас один проживу. К Инке пойду вон. Нас, блоггеров, вечно задушить хотят.
- Инна твоя в Питере, - подала голос мать, - звонила, просила передать, чтобы ты ее номер вычеркнул. А в сетях она уж сама тебя забанит.
- Ну и дура, - Арсений побледнел, но не сдался, хотя потеря Инки далась тяжело. И не в любви даже дело, но перекантоваться со всеми удобствами и быстрым инетом дорогого стоит.
- Ничего, - отец тяжело грохнул ладонью по столу, - тебе я тоже Питер обеспечу. Местного разлива. Ир, телеграмму отправила? Впрочем черт с ним, я брату звякну еще.
Мать кивнула и отступила от Арсения, будто разом проведя незримую черту.
И все завертелось. Чемодан был уже собран, ему разве что технику разрешили запихать по верхам. Отец лично отвез его на вокзал и усадил в поезд. И так Арсений выскочил бы конечно свободолюбиво на следующей станции, если бы у него были собственные финансы. Но все финансы уехали в Питер вместе с Инкой. И осталось только обещание отца уши оторвать, если Арсений в ближайшее время из деревни их покажет. А если не покажет, то так и быть, отец подумает о продолжении финансовых вливаний.
- Снимешь там, - мрачно поглядел в его сторону отец, - социальное что-нибудь о бабках, о деревенском быте. Я Сергею Петровичу обещал что мы грант под это дело забьем. Они там в Европе любят кого-нибудь отстающего развивать. Хоть один раз поработаешь, - он покосился на сына и хмыкнул, - блохер.
Арсений смолчал и отвернулся к окну. Снимать про бабок все равно придется, отец не шутит. Но два месяца просто про бабок, его в сети засмеют. Эх, вот если б туда метеорит упал как на Челябинск. Или скажем пришельцы. Или заговор какой против президента. Вот это было б интересно. Это был бы хайп. Хотя...
***
И вот теперь Арсений стоял перед нужной дверью. Слипоны из яично желтых уже стали пыльно желтыми, а чемодан умудрился потерять колесико пока его тащили из такси. Но самое главное таксист так и не вернул бумажку. И теперь Арсений мучительно пытался сообразить кто именно открыл ему дверь.
По всему выходило что не дядя. А как там звали двоюродных братьев... Мать говорила то ли Дима и Семен, то ли Паша и Александр а может, мрачно думал Арсений, отнимая палец от дверного звонка, и вообще Акакий и Варфоломей. Хотя про Акакиев мать не говорила.
Братья Калашниковы тоже с виду были типичными представителями типичного российского поселка. Старший, Димон, не так давно с армии дембельнулся, Семён, младшенький из братцев, искал лучшей жизни где-то далеко, говорят, даже в техникум поступил, в городе Томске (опять же, где Загорка, а где этот ваш Томск), но вскоре вернулся. И теперь оба оболтуса занимались непонятно чем, хотя старший в армии так раскачался, что теперь голыми руками, похоже, мог сваи забивать и шпалы в одиночку укладывать – прямая дорога ему в путейные рабочие. Сёмка же, длинный и тощий, с удивительно (особенно разительно на контрасте с братом) интеллигентным лицом, так и просился… ну хоть в школьные учителя что ли? Однако оба, говоря по-русски, пинали балду. Периодически куда-то исчезая, потом вновь появлялись в городе. «Вахтовым методом работают» - смущенно и путанно объяснял Иван, отец оболтусов, если его кто-то об этом спрашивал. Да конечно, спрашивали, в Загорке почти все между собой либо знакомые, либо родня – как же делами родни не поинтересоваться?
А сами, Иван да Марья Калашниковы, были исключительно приличными людьми. Работали, как положено, Иван не пил, Мария не гуляла, домом и семьей занималась. Он на заводе техником работал, она – завучем в школе. Очень, очень культурные люди.
Но чего у Димона было не отнять – руки золотые. У Ивана была отцовская Волга тысяча девятьсот шестьдесят лохматого года выпуска, так она больше в гараже стояла, чем ездила. Когда же старушка волжанка сменила владельца – Димке батя щедро презентовал – через короткое время братья принялись рассекать на раритетном ГАЗе, и работала волжанка безупречно. В принципе Димыч никому не отказывался помогать в деле технике и даже будто бы устроился автослесарем в сотню, но видали его там довольно редко.
Так что кузену Арсению в каком-то смысле невероятно повезло застать кузена Дмитрия дома. А более в квартире никого и не было. Мамаше с папашей каким-то фантастическим образом удалось утащить Сёмку в гости к друзьям семьи, у которых подросла дочурка, «такая милая девочка, Сёма, ты ее конечно же помнишь». Подозревая матримониальные планы, Димка вероломно остался дома. На фиг, на фиг, пусть Сёмыч сам отбивается.
Разумеется, ни о каком планируемом визите столичного гостя Димка не помнил. То есть, информацию до него доносили, он покивал и благополучно забыл. Сведения о существовании близкой родни в столице нашей необъятной носили чисто умозрительный характер. Не, ну они с Сёмкой, конечно, знали, что у бати есть братан, и что он то ли какой-то там заслуженный учитель, то ли аспирант, то ли еще какая фигня непонятная. Димка даже дядюшку видал пару раз в детстве. И что дядюшка отягощен супругой и отпрыском… Все это теория, теория. А на деле – чего ты не видел, то, стало быть, и не существует. Благодаря вот такой нехитрой логике Дмитрий с искренним недоумением уставился на настырно звонящего в их дверь чувака с чемоданом, послушно исполнявшим команду «сидеть» у ног незнакомца.
- Тебе чего? – гостеприимно спросил Димка, одной рукой почесывая голый торс, а другой засовывая в карман домашних треников новенький айфон. Фигурой своей Димон заслуженно гордился, айфон считал приятным, полезным и стильным гаджетом, по которому можно звонить и извещать людей о разных событиях. А не депеши отбивать. Впрочем, о депеше Димка совершенно точно ничего знать не знал.
В его представлении типично городского жителя, а с недавних пор не просто жителя, а жителя с оттенком хипстерства (вот так именно с ударением на последний слог) глубинка по уровню прогресса где-то так и оставалась на уровне древних веков или в крайнем случае начала двадцатого. В целом и что там было на начало двадцатого Арсений представлял смутно и как символ деревенских невзгод первым вставала дощатая синяя будка с окошком, которая внутри точно не была больше, чем казалась снаружи.
Айфоны имели к глубинке крайне левое и при этом реакционерное отношение, короче отторгали друг друга как факт.
Он поправил ремень наплечной сумки с камерой, нервно переступил с ноги на ногу, ощущая, что дальше молчать попросту неприлично, и тут же сообразил, что обладатель мобильника наверное такой же гость из города, как и он сам. А значит таксист, скорее всего, банально ошибся адресом.
- Мне к Калашниковым, - обреченно пробормотал Арсений, с ярким пониманием того, что сейчас и здесь он никакого такси на улице уже не выловит, а значит чапать непонятно куда придется пешком, - на эту, как ее, Чертову, то есть Чертанова 13.
И добавил, отчего-то переходя на говор, который вычитал когда-то на уроках литературы то ли у Чехова, то ли у Гоголя, то ли у кого-то еще из великих и маститых, может и вовсе у Толстого.
- Племянник я ихний. С города. Телеграмму должны были отбить.
Нос правда утирать не стал. Да и не сильно его горбоносый нос вязался с откровенно рязанской ряхой напротив. Это если позитивно думать, что адресом он все же не ошибся. Впрочем, это было и понятно, сыном он Александру Калашникову был неродным, заметно это было сразу, благодаря чистородным еврейским корням биологического отца, смотавшегося сразу после его рождения на родину, оттого и возникал последнее время все чаще конфликт поколений.
Вся ситуация в целом все сильнее начинала напоминать Фросю Бурлакову наоборот, и поэтому, наверное, Арсений и не обратил внимания на странное чувство между лопаток, которое поселилось в нем еще с момента как он с усилием открыл тяжелую подъездную дверь. Так бывает, если на тебя смотрят. Примерно как инста-блоггер на еду. Вроде есть и не хочется, но примериться не помешает. Незаметное такое чувство. Липкое как паутина.
В его голове стремительно сопоставлялась теория с наличествующей теперь практикой. Нет, никакого фамильного сходства с отирающимся на пороге юношей Димка не обнаружил, да и как-то смутно стал подозревать - его, сходства, и не должно иметься. Однако юдофобом Дмитрий не был, батино предупреждение о визите "ихнего племянника" вспомнил, а потому быстренько просканировал (видимо) брата взглядом, как сверхчувствительным рентгеновским аппаратом, кивнул и пригласил:
- Гость в дом, бог в дом.
Как-то очень стремительно визитер вместе с чемоданом и модными желтыми пинеткми оказался втянутым в прихожую, а Димка, прежде чем закрыть дверь, обстрелял углы подъезда не менее цепким взглядом, пробормотал "вот я вас", и только тогда захлопнул дверь.
- Димон, - протянул он крепкую ладонь. - Чешки снимай, туда проходи.
Димон махнул рукой в сторону открытой двери в одну из комнат, как называют в провинции, зала.
Вообще квартира Калашниковых производила удивительно уютное впечатление, хоть и была типичным, стандартным представителем обычного для среднего класса жилища. Ну, это если не присматриваться, конечно. Например, по периметру входной двери тянулись, как муравьиные тропки, цепочки каких-то древних символов - чтобы это заметить, нужно было всматриваться, но все же. Сверху эта непонятность венчалась букетиком сухоцвета. В одну из комнат дверь была чуть приоткрыта, и оттуда слышалось равномерное металлическое лязганье.
Зал, в который предлагалось проходить, оказался светлым, с уютным диваном и окном с видом на тополя и неторопливо клонящееся к закату солнце. Сквознячок колыхал легкую белоснежную штору и даже создавал приятную прохладу. Включенный телевизор радовал быстро сменяющимися изображениями и отсутствием звука. На диване, обложкой вверх, валялась раскрытая потрепанная книжка. Надпись на ней была неясна и почти неразличима.
Димка быстро закрыл книгу и переложил обложкой вниз на журнальный столик.
- Папаша с мамашей не ранее, чем через час явятся, - честно возвестил он. - Как я понимаю, ты к нам на каникулы? В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов? Не повезло, да?
Димка сочувствующе и слегка ехидно ухмыльнулся. Чувак с города был каким-то встрепанным, очевидно чрезмерно эпатированным ссылкой в ебеня, и от того забавным. Грех такого не подколоть.
- Чаю? Кофе? - продолжал концентрироваться на светских навыках Димка. - Или коньячку по сто пятьдесят? Так сказать, за знакомство. Не каждый день к нам с города племянники наезжают.
В комнате с лязгами как-то особенно сильно грохнуло и затихло.
- Пардон, я на минуточку.
Димка подхватил таинственную книгу, из которой выпал и спланировал на бежево-серый ковер небольшой, в четверть страницы, листочек, и унесся к своему внезапно заткнувшемуся железу, преоставив кузену осматриваться в одиночестве.
Диванчик так и манил присесть и отдохнуть уставшего с дороги гостя. Окно - подойти и выяснить, что же показывают там, снаружи, а так же вдохнуть чистого воздуха провинциального летнего вечера. Лучшие виды и запахи, наверное, только в сосновом бору или на каком-нибудь южно-морском побережье. Впрочем, кому что нравится. Намекая на то, что москвичу могут больше быть по нраву последние известия из покинутой им столицы, телевизор продемонстрировал заставку новостной программы. И только потерянный Димкой лист бумаги скромно лежал на ковре, почти под столом, дела вид, что его тут вовсе нет.
Ну что говорить, не Москва конечно но и не Нью-Васюки, так среднестатистически, довольно уютно кстати.
К насмешке он отнёсся спокойно, универ и не такому учит, так что усмехнуться, отшутиться, сбросить с плеча кофр с фотоаппаратом с немалым облегчением, согласиться на кофе и можно считать контакт установлен, место помечено и стоит начать обживаться.
Ну а если обживаться…
Арсений не обратил внимание на вид за окном, вряд ли он изменится в ближайший месяц, да и новости его не слишком интересовали - только что оттуда и как всегда треш, угар и содомия, и журналисты до сих пор никак не могут привыкнуть и ужасаются как в первый раз.
А вот листок на полу представлял интерес, прежде всего тем как быстро унесли его источник. В душе, впрочем и в душе тоже, Арсений мечтал когда-нибудь стать топовым блогером, раскрывающим самые крутые и таинственные загадки, куда там КГБ, ЦРУ и секретным материалам, впрочем кто из нас без греха, тот может подтаскивать камни. Поэтому он оглянулся на дверь и споро наклонился за так заманчиво белеющей бумажкой. Почерк был хуже чем у районного врача и поэтому он несколько раз перечитал, прежде чем убедился, что понял правильно несколько торопливо записанных строк.
«Игоша (с той же вероятностью Гиоша или даже может Гоша?) дух вредный, но безобидный. Отсутствуют конечности. Питается молоком.»
- Ага! - пробормотал Арсений, разгадав наконец каракули и торжествующе оглядываясь вокруг, как человек испытавший озарение, и после снова опустил взгляд и повторил с некоторой уже долей неуверенности, - Ага… Что за бред?
Может братец играет в какую-то RPG или сетевушку? Вон у него громыхает что-то в комнате? Тогда вынужденный отпуск обещает быть по крайней мере любопытным, если удастся напроситься в компанию и игра действительно прикольная. По крайней мере записка интригует.
Поэтому когда скрипнула дверь он развернулся с максимально дружелюбным выражением лица и протянул бумажку со словами:
- Вот, нашел на полу, наверное выпало из книги. Какая-то игра, да? Хоррор?
В комнате, кстати, резко похолодало - не до инея по стенам, но температура ощутимо упала, как холодным ветром надуло. Женщина сделала несколько деревянных - будто только что выучившийся ходить манекен - шагов по направлению к Арсению.
- Мой ребенок голоден, - прошелестела она еле слышно. - Дай молока.
Подняла голову. Ледяной порыв качнул пряди, открывая лицо. На Арсения глядел пустыми глазницами обтянутый истончившейся кожей череп. По сухим щекам, как слезы, стекали капли крови.
- Молока, - снова прошептала она и с неожиданной силой сунула свой сверток Арсению прямо в руки. - Окрестить надо. Мертвеньких в храме не крестят.
Сверток завозился, а женщина прижала ладони к своему животу, где на фоне простого светлого платья стремительно распускался кровавый цветок. Настолько стремительно, что подол за мгновения намок, набряк, и на ковер часто посыпались темно-багровые капли.
Сверток же действительно оказался младенцем, и прехорошеньким. Активно крутясь, он разметал свои пеленки, улыбнулся Арсению очаровательно-бессмысленной детской улыбкой, потом нахмурил бесцветные бровки, сморщил нос, раскрыл рот, но вместо чтобы, как и полагается младенчикам, жалобно заплакать, принялся визжать, четко выговаривая беззубым ртом:
- Имя! Имя! Как мое имя?!
Совсем развернувшиеся тряпки обнажили страшный обрубок, у которого не было ни ручек, ни ножек. Младенец продолжал домогаться имени, вереща почти на уровне ультразвука, мертвая женщина молча истекала кровью, которой в ней, казалось бы, уже не должно быть.
Все закончилось в одно мгновение - когда дверь действительно открылась, впуская в зал Димона. В руках у него был поднос с чайником, двумя чашками и еще чем-то таким, непременно полагающимся к чаепитию.
- Кофе, - объявил Дмитрий. - Блин, а что здесь дубак то такой?
Действительно, кроме сохранившейся низкой температуры больше ничто не указывало на недавнее присутствие здесь страшной мертвой семейки, даже кровавых следов на ковре не осталось.
Димка стремительно опустил поднос на стол, огляделся и резко, зло спросил:
- Что здесь было? Кого ты притащил, ну?