- Все пройдет — и надежды зерно не взойдет, - человек, сосредоточенный на работе, выглядит почти счастливым, почти как перед оргазмом, решает Моран, глядя на нахмуренные брови, застывшие в досадливо-смятенной полуулыбке губы, и напряженную челюсть. Вот сейчас мужчина скажет: "Ох", выдохнет напряжение сковавшее спину, расслабит мускулы лица и открыто счастливо улыбнется.
Сейчас, сейчас, сейчас и... ну, давай же, неслышная барабанная дробь клавиш, человек расслабленно откидывается на спинку кресла, позволяя себе поднять глаза на июньское марево за окном, и Себастьян нажимает на курок.
- Все, что ты накопил, ни за грош пропадет, - Себастьян, напевая себе под нос, аккуратно разбирает винтовку: отсоединяет магазин, отвинчивает оптику и глушитель, укладывая все в специальный мешочек; складывает стойку и аккуратно раскладывает все это по отделениям ярко оранжевого кейса службы технической поддержки офисных коммуникаций. Не снимая такого же оптимистично-апельсинового цвета комбинезона, он легким, почти прогулочным шагом спускается вниз на один этаж и заходит в лифт.
- Если ты не поделишься вовремя с другом, — взгляд на часы, время, и теперь все надо делать очень быстро. Комбинезон сдирается, так же как и кепка, затеняющая лицо, лифт зависает в режиме вечного падения между этажами и нескольких минут остановки вполне хватает, чтобы снять заранее развинченную верхнюю стойку и закинуть туда кейс со спецодеждой, вынув вместо этого тоненькую сумку с лаптопом и бумагами. Спрыгнув, Себастьян аккуратно поправляет серый офисный костюм и, взяв в руки кейс, осторожно замыкает контакты на панели лифта, наскоро прикрутив ее обратно. Будь благословенно время ланча. Десятый этаж загнал в лифт еще двоих таких же офисных работяг, а на пятом их было уже восемь, и вся эта пропахшая дезодорантом толпа вынырнула, радостно гомоня, из дверей, чтобы устремиться в непрерывном водовороте белых воротничков к ближайшим закусочным.
- Все твое достоянье врагу отойдет, - пробормотал Себастьян завершающие строчки и сосед по обеденному времени осуждающе покосился на него. Мол, какие враги, какое достояние, сорок пять минут и надо найти чертово свободное место, чтобы успеть урвать свою порцию сплетен и фиш-энд-чипс со стаканчиком колы. Или, задумчиво морщит губы сосед справа, курицу с карри и кебаб. И они несут Себастьяна, зажав между собой, к своим сорока пяти минутам свободы, за двери, на улицу, прочь от вездесущего взора CCTV, еще немного и можно будет вздохнуть спокойно и пойти выпить стаканчик кофе и... тут его хватают за рукав.
- Не торопись, - произносит Джим, блестя веселыми темными глазами, почти неузнаваемый в безлико-сером офисном панцире, с гербом накрахмаленного воротничка и ослабленного по случаю перерыва галстука в тонкую красную полоску, - пойдем, перекусим.
И он тащит Себастьяна в какую-то дешевую индийскую забегаловку напротив, с липкими от тошнотворно-тяжелого аромата специй столиками, выставленными прямо на улицу, по случаю жары. И Моран идет, нехотя, без особого желания, как на жесткой привязи следует за шефом, и нет уже никакой свободы, и радости от удачного дела тоже нет, потому что Джим - это Джим, а веселый Джим - это дьявольски непредсказуемая вещь, до того, что где-то в горле першит от желания запихнуть его прямо сейчас в смирительную рубашку и доставить в ближайшую психушку.
Вместе они наблюдают за приездом полиции, скорой и коронеров, суетливой возней, радостно-испуганным оживлением толпы по случаю смерти управляющего банком и, наконец, к их кафе направляется один из этих молоденьких бобби, с блокнотом и озабоченным выражением лица наперевес. Джим подается к нему всем телом с интересом в глазах и громко, перекрывая возбужденный гомон толпы, спрашивает:
- Кого-то убили, офицер?
И это, естественно, привлекает к ним внимание. Джим красуясь, будто на вручении BAFTA, отвечает на вопросы, старательно путаясь в показаниях и то и дело пихая Себастьяна локтем, отчего под ребрами набухает синяком тяжелое мутное желание придушить шефа прямо сейчас и сдаться властям.
Время от времени он поворачивается и, округлив глаза, брови, губы, весь став одним круглым воплощением восхищенного удивления, спрашивает у Себастьяна:
- Нет, ну ты слышал... где я был в тот момент? ... Ты слышал, слышал.. убили прямо на заседании совета директоров... а почему мы ничего не видели? .... Этьен, ты слышал? - тормошит он Морана, коверкая его имя на французский манер и за это, а еще за сочувствующий взгляд молоденького полисмена, Моран ненавидит его еще больше. Нет, оказывается это не предел, есть еще следующая фраза.
- Мы ничего не видели, потому что были в туалете, сэр, - честно отвечает Джеймс и косится на Морана со смешинками в глазах. - Да, сэр, вместе. Очень вместе, сэр, - и, кивая полицейскому, Моран тяжело, удушливо краснеет. Тот, не закончив допрос и досадливо захлопнув блокнот, уходит, не взглянув на них даже, и это хорошо, потому что теперь Морану не надо врать и выдумывать себе новую фамилию.
А поскучневший Джим вертит в руках пластиковую карточку доступа какого-то офисного идиота, который наверняка сейчас заполошно ищет ее по ящикам стола, ведь обратно без нее не пустят. И мыслями босс где-то далеко и это тоже хорошо, потому что вся та смесь адреналина, страха, гнева и ненависти в Моране постепенно растворяется, пока он цедит неожиданно хороший кофе.
- Пойдем, Себ, - роняет шеф, наконец, и видно, что ему уже снова скучно. - Больше тут делать нечего.
И Себастьян послушно встает, оставив недопитый кофе и надкусанную питу на столике вместе с несколькими фунтами и плохим настроением.